И произошло нечто удивительное. Малоизвестный поэт стал Девой Ленинграда, музой осажденного города! Именно в это время Берггольц создала свои лучшие стихи, которые она посвятила защитникам Ленинграда: «Февральский дневник» (1942), «Поэма Ленинграда».
Ольга Берггольц
Ее стихи помогали жителям Ленинграда выжить в замерзшем городе и не потерять человеческое достоинство. Умирающие от истощения люди слышали призывы поэта через громкоговорители черного телевидения и укреплялись в вере, что доживут до конца войны. Голос Ольги Берггольц небезосновательно называли символом победы, а поэта — девой осады и музой осажденного города.
Ольга, или Лиала, как ее называли родственники, родилась в городе на Неве весной 1910 года и была первым ребенком Федора Христофоровича Берггольц, немецко-русского хирурга, учившегося в Дерптском университете. Мать Ольги, Мария Тимофеевна Грустилина, была интеллигентной и образованной женщиной «из бывшего Советского Союза». Родились две девочки — Ольга (Ляля) и Мария (Муся). Няня и гувернантка заботились о детях и домашнем хозяйстве.
Семья жила в старом доме недалеко от Невской Заставы. Революция и гражданская война оторвали доктора Берггольца от спокойной жизни — хирург ушел на фронт. Голод и разруха заставили семью покинуть Петербург и переехать в Углич. Берггольты поселились в холодной комнате, которая когда-то была кельей бывшего монастыря. Недоедание, нищета, вши — Ляля и Муся в детстве испытали все тяготы войны. Ольга ходила в школу в Угличе. Позже ее родственников привез в Петербург отец, вернувшийся с фронта.
Ольга Берггольц в молодости / @people
Мария Тимофеевна воспитывала своих дочерей как тургеневских девушек: играла им классические произведения, читала стихи. Если бы не революция, Лиалия и Муся наверняка стали бы гимназистками, воспитанницами Института благородных девиц. Но послереволюционная эпоха диктовала правила и моду. Федор Христофорович, атеист, также внес свой вклад в воспитание детей, научив их тому, что религия — это суеверие, а религиозные барышни в доме — пережиток прошлого.
Психическое расстройство юной Ольги Берггольц было стремительным: девочка училась в 117-й трудовой школе, в 14 лет стала пионеркой и пролетарской активисткой, вступила в комсомол. В это время она написала свои первые стихи под названием «Пионерам».
В 15 лет девушка вступила в рабочий клуб, где было основано молодежное литературное объединение «Смена». Подростки и молодые люди, практикующие написание стихов, встретились с Маэстро. К ассоциации присоединились Эдуард Багрицкий, Владимир Маяковский и Иосиф Уткин. Учителя поэзии делились своим опытом, слушали молодых поэтов и давали советы.
Литература
Первые стихи 14-летней Ольги Берггольц появились в заводской газете в 1925 году. Все 15 пламенных строк «Песни Знамени» были напечатаны в советской детско-юношеской газете «Ленинские искры».
Первая похвала литературному таланту Берггольц прозвучала из уст уважаемого мэтра Корнея Чуковского. На поэтическом вечере литературного клуба «Смена» стройная, белокурая Ольга прочитала «Каменную дудку», одно из своих первых произведений. Корней Иванович обнял девушку за плечи и пророчил ей великое будущее.
Но творческая биография Берггольц развивалась не так быстро, как хотелось бы. В 1920-х годах было более чем достаточно молодых поэтов с яркими глазами, бритыми волосами и одетых в хакисы. Берггольц почти не отличалась от своих коллег, и слава настигла ее. В 1926 году Ольга стала студенткой факультета истории искусств у своего талантливого коллеги из Смены, Бориса Корнилова, в которого была безумно влюблена. После окончания школы пара продолжила учебу на филологическом факультете Ленинградского университета.
Перед окончанием университета Берггольц прошел стажировку во Владикавказе. Бывший студент восхищался Кавказом и чувствовал невероятное вдохновение. Он путешествовал по Осетии, побывал на строительстве гидроэлектростанции, совершал 24-часовые походы в горы и неустанно писал стихи — пока еще слабые и невысказанные.
Ольга Берггольц и Николай Молчанов / @people
Через два с половиной месяца творческая копилка Ольги Берггольц стала богаче на три десятка публикаций, появившихся в газете «Власть труда». Журналистская работа помогла Берггольц узнать жизнь, понять людей и сформировать свой взгляд на мир. Ольга так полюбила Кавказ, что планировала вернуться туда после окончания учебы.
У судьбы были другие планы: после окончания школы выпускник отправился в Казахстан. Она работала корреспондентом газеты «Советская степь» и жила со своим вторым мужем, Николаем Молчановым, в трудных условиях, но была счастлива. Ольга писала статьи, эссе и рассказы. Она опубликовала свою первую книгу стихов для детей под названием «Зима-лето-попугай».
В 1931 году Ольга Берггольц вернулась в Ленинград, где устроилась на работу в заводскую газету «Электросила». В 1935 году она опубликовала сборник поэзии под названием «Лирика». Берггольц был принят в Союз писателей. Но этот период жизни писателя был отмечен цепью трагических событий.
После убийства Сергея Кирова в северной столице начались чистки. Весной 1937 года советская пресса наклеила на группу писателей, среди которых был бывший муж поэтессы Борис Корнилов, ярлык «врагов народа». За сотрудничество с опальным поэтом Берггольц был исключен из Союза писателей. Через три месяца журналистку уволили с работы. Она устроилась на работу в школу, где преподавала детям русский язык и литературу.
В январе 1938 года было принято постановление об «ошибках партийных органов», что дало Ольге Бергхольц надежду на то, что преследования уменьшатся. По просьбе литераторши она была принята в СП и в начале осени устроилась на работу в заводскую газету, на прежнее место. Но ее бывший муж Борис Корнилов был расстрелян (восстановлен в 1957 году).
Как оказалось, Берггольц «приберегли» для более серьезного обвинения: в конце 1938 года Ольгу арестовали и обвинили в троцкизме и участии в террористической группе, готовившей убийство Андрея Жданова и Климента Ворошилова. Женщина была избита во время допроса и потеряла ребенка. Берггольц был вынужден признаться и предстал перед расстрельной командой.
Война
Муж Ольги Берггольц ушел на фронт, хотя был инвалидом. В январе 1942 года Молчанов заболел эпилепсией, был госпитализирован и умер 29 января. Весной 1942 года отец Ольги Берггольц был объявлен социально опасным элементом (причина — немецкая фамилия) и сослан в Красноярск. Когда у поэта диагностировали дистрофию, друзья отвезли ее в Москву и спасли ей жизнь. Женщина вернулась через два месяца. Она работала на радио, ее голос был голосом матери для измученных жителей Ленинграда.
Радиопередачи Берггольц, олицетворявшей мужество жителей города на Неве, были включены в послевоенный сборник «Говорит Ленинград». В «Поэме о Ленинграде» перед читателями предстал образ осажденного города. Это лишь одно из десятков произведений о блокаде Ленинграда, самое захватывающее. Стихи «Февральский дневник» и «Памяти защитников» были написаны Ольгой Федоровной в те страшные годы.
После войны Берггольц написал книгу «Дневные звезды» — философский дневник, в котором он обобщил свой опыт. В конце концов, страна признала заслуги автора и осыпала Ольгу Берггольц медалями и орденами. Но самой главной наградой была любовь всего мира и титул «Мадонна Ленинграда». Ее знаменитые строки высечены на памятнике на Пискаревском кладбище:
Но трудности в жизни Ольги не прекратились после победы. Ее обвинили в дружбе с Анной Ахматовой, книга «Говорит Ленинград» была изъята из библиотек. Зимой 1948 года умер отец поэта. Сочетание их страданий повлияло на трагическую психику женщины: Берггольц попал в клинику для душевнобольных.
Ольга Берггольц в старости / @lenoktaraz
После выписки из больницы Ольга писала пьесы, которые ставились в ленинградских театрах. Затем появилось стихотворение «Ничто не вернется», строки которого пропитаны отчаянием:
«Я потерял все — почему я должен цепляться за малое? // Мне не во что верить, а веру не во что изобретать…».
Дневники Берггольц были конфискованы после ее смерти и опубликованы лишь много позже, в 1990 году, в трехтомном труде. В них Ольга выступала против власти, которая допустила ужасные человеческие потери во время войны.
Теперь мы живем двойной жизнью: в круге и в холоде, в голоде, в страданиях, мы дышим завтрашним днем, счастливым днем, щедрым днем — мы сами заслужили этот день.
Я никогда с такою силой, как в эту осень, не жила
Берггольц Ольга Федоровна. Короткие стихи о войне
Ни до серебряной и ни до золотой…
Ни серебром, ни золотом, всем ясно, я не буду жить с тобой. Но у нас был железный — На грани смерти на войне. Я не хочу отказываться от всего золота: Я люблю его не меньше, чем железо.
В Сталинграде
Здесь даже старый пепел так жарко горит — Дышите, помните, касайтесь…. Но вы, ступающие по ним, не плачете и не трепещете перед прахом будущего…..
Из блокнота сорок первого года
В бункере, в подвале, горят голые лампы…. Возможно, они одолеют нас, везде говорят о бомбах. …Я никогда не жил с такой силой, как этой осенью. Я никогда не была так красива, так влюблена.
Не сына, не младшего брата…
Ни сын, ни брат, я бы взывал к любви: «Волчонок, Волчонок, куда ты идешь? Я так боюсь за тебя!» Я не мог сдержать себя и не мог сказать правду. За молодость, за счастье, за мужество, за гордость я осудил тебя. Мы росли и взрослели одинаково. Последние признаки показывают, что ранняя жалость не тронула наши сердца. И вот в тумане, в холодном тумане звучит аккорд. Война манит вас и зовет на встречу с бессмертием.
Простите меня, я полностью виновен — я горю и плачу в своих объятиях: «Волк, волк, куда ты идешь?». Но я не буду кричать. Идите.
О друг, я не думала, что тишина…
О, Боже, я не думал, что тишина страшнее того, что оставляет после себя война.
Так тихо, так спокойно, что мысль о войне подобна крику, всхлипу в тишине.
Здесь люди ревут, корчатся и ползают, здесь кровь пенится на земле за мили….. Так тихо, так спокойно, что ни один человек, ни грейдер, ни плотник, ни садовник, никогда, никогда не придет сюда.
Так тихо, так тихо, ни смерти, ни жизни. О, это более жестоко, чем любой упрек. Ни смерти, ни жизни — молчание, молчание — отчаяние сжимает губы.
Мертвые — это те, кто живет без мира: они все знают, все помнят, но молчат.
Весной сорок второго года многие ленинградцы носили на груди значок — ласточку с буквой в клюве.
Нас, граждан Ленинграда, не поколеблет грохот канонад
Ольга Берггольц. Стихи о войне. Блокада Ленинграда
Я говорю
И если завтра будут баррикады — Мы останемся с баррикадами…. И женщины и мужчины будут стоять бок о бок, и дети будут нести для нас патроны, и над всеми нами расцветут флаги Петербурга.
Блокадная ласточка
Сквозь годы, сквозь радость и горе, Я буду знать всегда, Весну сорок второго года, В осажденном городе.
Я сам носил маленькую оловянную ласточку на груди. Это был знак хороших новостей, так как на нем было написано: «Я жду письма».
Блокада придумала этот знак. Мы знали, что только один самолет, только одна птица долетит до нас, до Ленинграда, с нашей любимой Родины.
…сколько писем я получил с тех пор. Почему у меня такое чувство, что я до сих пор не получил письмо, которого больше всего желал?!
Чтобы прикоснуться к жизни, стоящей за словами, к истине, заключенной в каждой строчке, я мог бы прикоснуться к ней своей совестью, как губы прикасаются к роднику в разгар дня.
Кто не писал его? Разве он не послал его? Счастье? Победа? Неприятности? Или не найденный друг, но навсегда известный?
Или это письмо, вожделенное, как свет, блуждало где-то до сегодняшнего дня? Или он ищет мой адрес и не находит его, и жаждет ответа?
Или приближается день, и в час великого духовного молчания я непременно получу неслышимые, нерушимые послания войны?
О, найди меня, сгори со мной, ты давно обещал мне все, что было, даже эту веселую ласточку, в осаде, в войне…..
Стихи о себе
И вот, в тишине послевоенного времени, я прислушался к себе. … … … … … … … … … Мое сердце, не знаю, лучше оно или хуже, не согреть огнем, не охладить самым лютым холодом.
И в самый темный час война светлеет, чтобы не померкнуть, нежные созвездия на мне, нежные ямбы в несвежих стихах.
Но даже тем, кто сгладит все это в зеркальной, трусливой памяти людей, я не дам забыть, как падал Ленинград в желтый снег пустынных площадей.
Как два дерева стоят рядом, корнями переплетаясь в душевной глубине, одаривая прохожих крепкой росой, так горе и счастье живут во мне Одним корнем — в муках Ленинграда, одним венком — в грядущем дне.
И свобода моего сердца, единственная свобода на земле, с каждым годом становится все более неукротимой и достигает своего зенита.
Сестре
Масенька, сестричка моя, москвичка моя! С вами говорят жители Ленинграда. Слышишь ли ты мой далекий голос в угрожающем призыве?
Я знаю, что ты меня слышишь. Я знаю — сегодня утром вы хвастаетесь перед всеми знакомыми: «Сегодня утром моя старшая сестра говорила из дома моего отца. — …Старый дом в Палевском, за Невским, низкий зеленый забор. Машенька, это наше детство, школа, елка, группа пионеров…. Вечер, кленовые деревья, струны мандолины с песней соловья. Машенька, это наша юность, комсомол и наша первая любовь. А дворцы и фабрики-тюрьмы? Работать в мастерских несколько недель подряд? Машенька, это наша слава, наша жизнь и наше сердце — Ленинград. Машенька, сейчас против нее стреляют, в городе, в нашей жизни. Цепи и ножи готовятся под угрозой захвата и позора. Но я даю клятву тебе и всем остальным, крепко оберегая свою душу, смертельно ненавидя и скорбя. Клянусь ранами Ленинграда, первыми очагами разрушения: я не склонюсь, не дрогну, не устану, не прощу врагам ни одной молекулы. Нет! В жизни и в Ленинграде фашистские полчища не пройдут. В низком зеленом полисе я бы предпочел упасть замертво на землю. Но не мы — они найдут могилу. Машенька, мы с вами встретимся. Мы пройдемся по любимой заставе, зеленой, синей, голубой. Мы пройдем по длинной дороге, вспомним грустные дни, услышим звуки мандолины и увидим мирные огни. Передайте своим друзьям в столице: — Ленинград стоит твердо и непоколебимо. Он не дрогнет, не сдастся, — сказала моя старшая сестра.
Я говорю за всех, кто здесь погиб
Ольга Берггольц. Стихи о войне, 1941-1945
Пусть голосуют дети
В больнице я увидел мальчика. Вместе с ним снаряд убил мою сестру и маму. Его руки были оторваны по локоть. А мальчику в то время было пять лет.
Он учился музыке и очень старался. Он любил ловить зеленый шарик…. И он лежал, боясь застонать. Он уже знал: плакать в бою — позор.
И он молча лежал на своей солдатской кровати, вытянув руки вдоль тела….. О, немыслимая детская выносливость! Проклят тот, кто разжигает войну!
Прокляты те, кто там, за океаном, создает бомбу и ждет слез детей, которые не плачут, и снова наносит раны детям всего мира.
О, сколько их, без ног и рук! Как они мурлычут, в отличие от всех земных звуков, коротких костылей, стучащих по черствой коре земли.
И я желаю, не прощая оскорбления, чтобы там, где мужчины защищают мир, маленькие калеки были равны самым храбрым мужчинам.
Пусть ветераны, двенадцать лет от роду, Когда они стоят на месте, За прочный мир, за счастье народов, Пусть поднимут обрубки детских рук.
И пусть те, кто развязывал войны и мучил детей, навсегда поймут, что им больше некуда обратиться Перед нашим грядущим кризисом.
Разведчик
Три дня мы шли дымными шагами за нашими врагами. Последний город виден и охраняется садами.
Враг отступил. Но что, если бы у него было время вскрыть цилиндры, как вены?
И вот разведчик готовится к еще одной полудневной вахте. И это я. И вот я уже въезжаю в город, ветер чище. Я чувствую запах воздуха, как зверь на пепелище человека. А я только успеваю проверять будильники: «Заразился, заразился»…
…и полк начнет подготовку. … … … … … Я буду лежать в мире и чувствовать конец войны…. … … … … … И через час мои друзья войдут в последний зараженный город.
От сердца к сердцу
От всего сердца. Это единственный путь, который Я избрал для тебя. Это прямо и страшно. ♪ Это быстро ♪ Нет пути назад. Это заметно и безошибочно для всех.
Я говорю о всех тех, кто погиб здесь. В моих текстах — их приглушенные шаги, их вечное и горячее дыхание. Я говорю от имени всех, кто живет здесь, кто прошел через огонь, смерть и лед, я говорю как ваша плоть, как человеческие существа, имеющие право делиться болью….. И так я становлюсь многоликим, многодушным и многоязыким. Но мне суждено оставаться самим собой в разных формах и душах, И в чужом горе, в чужой радости мой тайный стон и мой тайный шепот, И знать, что ничто не может быть скрыто…. Все слышат все, пока не раздается тайный всхлип. И друг придет с ненужной жалостью, И враги мои будут смеяться.
Так и должно быть. Я не могу поступить иначе. О Родина, научи меня снова не брать, не ждать, не просить милостыню, чтобы мне было радостно творить и отдавать.
…Снова я вижу все твои черты, твой бессмертный, кровавый, горький зной, твое сорок второе, дикое лето, и всех живых, кто стоит у стены, чтобы бороться со смертью…..
Армия
Они скажут Мне: «Армия…. Я вспомню один день — зимний день в январе сорок второго года. Мой друг возвращался домой со своими детьми. Они несли воду в бутылках из реки. Их прогулка была ужасной, хотя и недолгой. И пришел к ним человек в пальто, достал свою порцию хлеба, триста граммов, весь замороженный, разломил его, дал детям и стоял, пока они ели. И мать коснулась рукава ее пальто своей дымчато-серой рукой. Она прикоснулась к нему, не осветив лицо. Мир еще не видел более доброго жеста! Мы знали все о жизни наших солдат, которые стояли с нами в городе, на ринге. …разошлись. Мать пошла вправо, солдат пошел вперед — по снегу и льду. Шатаясь от голода, он пошел вперед, к Нарвской заставе. Он шел на фронт, мучимый стыдом отца, мужа и солдата: Огромный город померк за его спиной в серых лучах январского заката. Словно в бреду, он шел вперед, помня — нет, он не помнил, — что женщина заботится о нем, радует его и не винит его. Он глотал снег, досадуя, что его пулемет весит слишком много, добрался до фронта и попал в засаду вражеских солдат………. Теперь вы понимаете, почему в мире нет более любящей, угодной людям, щедрой и непобедимой армии!
Пусть ветераны, двенадцать лет от роду, Когда они стоят на месте, За прочный мир, за счастье народов, Пусть поднимут обрубки детских рук.
«У микрофона поэтесса»
Слева — жители Ленинграда у мегафона на Невском проспекте во время блокады, сентябрь 1943 г. Коновалов Георгий/ТАСС. Справа — памятник Ольге Берггольц у входа в Ленинградский Дом радио. Фото: Florstein/wikipedia
Вопрос о том, оставаться ли ей в осажденном Ленинграде, перед Ольгой Федоровной не стоял. Вопрос был в другом: Что делать? Ее второй муж Берггольц, инвалид, который ежедневно работал на городских укреплениях, умер в январе 1942 года.
Герой? Да, конечно. Но Ольга Федоровна выбрала другую стратегию. Бороться с врагом с помощью оружия, которое она знала лучше всего — слова.
Однако это не аннулировало ее службу на крыше во время бомбардировки.
Вера Казимировна Кетлинская, ответственный секретарь Ленинградского отделения Союза писателей, вспоминала, как в начале войны к ней пришла Ольга Берггольц: «Что и где мне делать? Внешне еще девочка, но девочка взволнованная и собранная, внутренне готовая и к подвигу, и к страданию.
Именно Кетлинская направила ее в редакцию литературно-драматической редакции Ленинградского радиокомитета. Ее голос был полной противоположностью голосу Юрия Левитана — спокойный, безмятежный, комфортный. Голос верного и надежного друга. Это был именно тот голос, который был необходим в тот момент в том месте.
В мае 1942 года Берггольц записал в своем дневнике: «Масса ленинградцев лежит в темных, сырых углах, их кровати дрожат, они лежат в темноте, слабые, хромые… Они лежат в темноте, измученные, истощенные, измученные, истощенные, истощенные, истощенные, истощенные, истощенные, и единственная связь с миром — радио, и вот оно доносится до этого черного, отрезанного от мира человека — стих, стих я, и людям становится на мгновение светлее в этих углах, голодным, людям в отчаянии. Если я подарил им мгновение радости — пусть мимолетной, пусть иллюзорной, ведь это не имеет значения — значит, мое существование оправдано.
Берггольц вела дневник всю свою жизнь. В детстве она называла его «дневником дурака», но с годами этот «дневник дурака» превратился в замечательный документ.
В 1942 году Ольга Федоровна написала свои самые волнующие произведения — поэму «Февральский дневник» и «Ленинградскую поэму». 1943 год — сценарий фильма о жизни в блокаде, из которого была сделана пьеса «Они жили в Ленинграде». Но это не главное.
Ольга Берггольц и Анна Ахматова. Фото: flickr.com
Ольга Берггольц читает свои стихи в театрах, клубах, больницах, на семинарах — везде, где представляется возможность. Каждый день она обращается к жителям осажденного города по радио: «Внимание! Это Ленинград! Послушай нас, моя родина. У микрофона поэт Ольга Бергхольц.
Для ленинградцев ее голос значит больше, чем голос Юрия Левитана для всей страны. Ее называют «Мадонной осады».
Поэт Павел Лукницкий писал: «Ольга Берггольц прекрасно работала в Ленинграде с начала блокады, ее выступления всегда трогали ленинградцев, меня, как и всех, трогают ее стихи и ее мужественные выступления, в которых слышна душа блокадного Ленинграда».
Павел Антокольский вспоминал: «Она была чистым источником нужной и самой ценной информации того времени. Голос молодой женщины говорил правду и только правду, без приукрашивания, без преувеличения. И если при этом он звучал ритмической волной (потому что она читала стихи) — это означало, что искусство проникло в скромную обыденность языка, языка женщин.
«Не дам забыть, как падал ленинградец»
«…И снова земля слушает с удовольствием». Стихотворение в первом издании. Январь 1944 года, Ленинград. Источник: http://expositions.nlr.ru/
И жизнь становится все страшнее день ото дня. Берггольц пишет в стихотворении «Февральский дневник»:
Скрипит, скрипит в сандалиях Невский. На детских санках, узких и веселых, в горшках с голубой водой они возят дрова и товары, мертвых и больных.
Особенно пугающим был вид саней с детскими трупами на фешенебельном Невском проспекте.
Сама Ольга Федоровна отказалась от специального пайка и других привилегий. После прорыва блокады она была доставлена в Москву для медицинского обследования, где врачи поставили ей диагноз «дистрофия».
Фадеев писал: «Ее голос был слышен по радио во всем блокадном городе, мощный, смелый, полный лирической силы и неотразимый как вокалистка. Ее муж умер, ее ноги опухли от голода, но она продолжала писать и играть каждый день.
Собственные сочинения Ольги Федоровны представляли собой совершенно фантастический сплав обычного повествования и поэзии, и непонятно, где кончается одно и начинается другое:
«Полк взял флаг в бой. Дозорные стояли на поляне среди скудных трав, едва прикрытых от холодного северного ветра, а за ними в синеватой дымке виднелись мягкие очертания Ленинграда. Каким строгим и спокойным он выглядел отсюда! Мир и покой… — Что есть в городе? — спросил меня полковник. И я сказал: «Война!»
И никакой записи — только прямые трансляции.
Поэты Ольга Берггольц и Белла Ахмадулина (слева направо) на заседании II конференции писателей РСФСР в Кремлевском дворце. Москва, 3 марта 1965 года Валентин Мастюков, Владимир Савостьянов/ТАСС
Война заканчивается, преследования продолжаются. Журналист Александр Прокофьев (заметьте, он не пережил ни одного дня блокады) жаловался на X пленуме Союза писателей в Оломоуце в 1945 году. Пленум Союза писателей Ольга Федоровна обвинила: «Берггольц, как и некоторые другие поэты, в своих стихах обращался исключительно к страданиям, связанным с бесчисленными бедами жителей осажденного города».
Ольга Берггольц отвечает на это в стихах:
И даже тем, кто хочет сгладить все в зеркальной трусливой памяти народа, я не дам забыть, как ленинградцы падали в желтый снег пустынных площадей.
Ольга Федоровна — упорный боец, к которому нельзя относиться легкомысленно. Даже во время блокады она писала в своем дневнике: «Люди, падающие на улицах, страшнее, чем падающие бомбы».
Проходит год, а поэт все еще ждет ареста. Она защищала своих преследуемых коллег Зощенко и Ахматову. Это был очень смелый поступок, но все обошлось, Ольга Федоровна отделалась кратковременным запретом на издание своих книг.
Жизнь, однако, становится лучше. В годы блокады Берггольц написала книгу для ленинградского радио, ее пьеса «Они жили в Ленинграде» была поставлена в Москве, в магазинах появились сборники ее произведений.
Ольга Берггольц умерла в 1975 г. За пять лет до этого, в мае 1970 г., в Доме литераторов в Ленинграде отмечалось 60-летие Ольги Берггольц. Было прочитано много стихов, юбиляру преподнесли цветы и подарки. Одним из последних на сцену вышел внук сотрудника Радиокомитета времен блокады. В руках у него была корзина с луком.
И этот опыт трагедии заставлял находить однозначные, точные слова — слова, которые были эквивалентом порции блокадного хлеба. И эта жизнь в обыденности свершений была чудом и остается чудом, которое растит человеческую душу».
Арест Ольги Берггольц
Тем временем наступил 1937 год — ее бывший муж Борис Корнилов был арестован по подозрению в участии в антисоветской организации и расстрелян в феврале 1938 года. Вскоре после этого они пришли за Берггольцем. Он был арестован в ночь с 13 на 14 декабря того же года как «член троцкистско-китайско-советской организации» и доставлен в тюрьму «Шпалерка» в Большом доме. В ордере на арест говорилось, что Ольга Берггольц была членом группы, готовившей террористические акты против руководителей ВКП(б) и советского правительства (Жданова и Ворошилова).
Ее давний друг Леонид Дьяконов, с которым она работала в советских степях в Казахстане, дал показания против Ольги под угрозами и избиениями. Она провела в тюрьме 171 день, в течение которых не раз подвергалась психологическому и физическому насилию. Короче говоря, ее били, кричали на нее и не давали спать. В тюрьме она потеряла ребенка: на шестом месяце у нее случился выкидыш.
В июле 1939 года Берггольц был освобожден за недостаточностью улик. Она не признала себя виновной и никого не оклеветала.
Ольга была полностью реабилитирована. Странно, но после этого испытания поэт не испытывал ненависти к Сталину, а считал, что во всем виноваты чекисты. В декабре 1939 года Ольга Берггольц написала об этом в своем тщательно скрываемом дневнике: «Они вынули душу, покопались в ней грязными пальцами, плюнули в нее, насрали в нее, вставили обратно и сказали: «Живи».
Считается, что Александр Фадеев помог ей бежать из тюрьмы, а затем ее муж Николай Молчанов пытался дать ей новую жизнь. Он был одним из немногих, кто не отвернулся от Ольги во время ее ареста и писал письма в ее защиту. И когда на собрании комсомольцев перед ним встал выбор, он спокойно положил на стол комсомольскую карточку со словами: «Недостойно мужчины отрекаться от жены». По воспоминаниям современников, он был очень интеллигентным, чистым человеком. Но все надежды на счастье с ним были разрушены войной.
«Скажите – Берггольц. Отзовется – Ленинград»
Казалось, сама судьба хранила эту тихую, хрупкую женщину — чтобы сделать ее голосом блокадного Ленинграда, его надеждой и эпической героиней.
«Внимание! Это Ленинград! Послушай нас, родина. У микрофона поэт Ольга Берггольц. «Тысячи ленинградцев ждали этих слов каждый день. Они знали: если Берггольц в эфире, значит, город еще не сдался.
Вера Кетлинская, возглавлявшая в 1941 году Ленинградское отделение Союза писателей, вспоминает, как Ольга пришла к ней в первые дни войны — «очаровательная смесь женственности и элегантности, напряженного ума и детской наивности». Необычайно серьезная и сосредоточенная, она спросила Кетлинскую, чем она может помочь. Она направила Берггольц в литературно-драматическую дирекцию Ленинградского радио.
В одночасье Ольга Берггольц стала поэтом, воплотившим в себе стойкость осажденного города. Она вела почти ежедневные передачи на радиостанции, которые позже были опубликованы в ее книге «Говорит Ленинград».
Она не просто была близка к ленинградцам — она жила той же жизнью, что и они, ходила по тем же улицам, страдала от того же недоедания, ела голодные пайки и была на грани смерти от истощения.
«Я никогда не был героем, не жаждал славы и наград. В одном дыхании с Ленинградом, я не был героем, я жил», — писал он в самую страшную зиму 1942 года.
Люди, живущие в осаде, вспоминали, что нежный и знакомый голос поэта, который они слышали по радио в осажденном городе, пришелся им по душе. Не было ни тепла, ни света, ни еды, и только этот голос поддерживал надежду ленинградцев в течение трех с половиной лет. Реальность была настолько суровой, что казалось, людям нет дела до стихов. Но Берггольц писал их так, что они становились точкой отсчета для каждого, кто их слышал.
Это был день, как и любой другой.
Ко мне пришел друг,
не плача, сказала мне, что вчера
она похоронила своего единственного друга
и мы молчали с ней до утра.
Какие слова я могу найти?
Я тоже вдова из Ленинграда.
Мы ели хлеб, который припасли на день,
мы оба завернулись в один и тот же платок,
а Ленинград был тихим и спокойным.
В одиночестве, постукивая, боролся метроном.
Впечатляющие выступления Берггольц были настолько эффективны, что сразу после оккупации Ленинграда немцы внесли ее в список людей, подлежащих казни. «В истории ленинградской саги она стала символом, воплощением героизма в трагедии блокады. Они почитали ее, как почитают блаженных, святых», — сказал о Берггольц писатель Даниил Гранин.
«Сто двадцать пять блокадных грамм с огнем и кровью пополам»
Эти строки из «Ленинградской поэмы» Берггольц, написанной летом 1942 года, сразу же вошли в сознание населения. Это стихотворение — не просто стихотворение, а прямой удар по нервам осажденного города.
Я буду вспоминать этот вечер как пограничный случай:
Декабрь, солнечная тьма,
Я нес хлеб в руке,
и вдруг ко мне подошел сосед.
— «Переоденься», — сказал он.
«Если ты не хочешь менять его, отдай его мне как другу.
«Сегодня десятый день со дня смерти моей дочери.
Я не буду ее хоронить. Ей нужен гроб.
Они сделают его для нас на хлеб.
Отдай его мне. Вы принесли себя в этот мир.
И я сказал: «Я не собираюсь отдавать его тебе».
И я сжал его крепче.
Успех поэмы был оглушительным — Ольга Федоровна записала в своем дневнике, что она превзошла все ее ожидания. Исследователи, изучавшие работу Берггольц, отмечают, что на это было несколько причин. Прежде всего, нужно представить, как много значило радио для жителей осажденного города.
Одним из самых страшных дней осады, по воспоминаниям многих очевидцев, был декабрьский день, когда по техническим причинам в течение трех часов не работало радио. Не было слышно даже метронома. Наступила абсолютная, полная тишина. Измученные жители Ленинграда находились в полной неопределенности, не зная, был ли город захвачен или просто произошел сбой на линии.
Во-вторых, нужно просто слушать Берггольц, когда она читает свои стихи. С легкой элегантностью и невероятной искренностью.
«С того момента, как этот голос произнес первые слова, его интонация уже стала как бы твоей, как будто он все время жил внутри тебя, но — измученный голодом, страданиями и страхом — он не мог ожить и зазвучать; люди города, слышавшие этот голос, тоже вкладывали все свои силы в отчаянный порыв к жизни и победе, и он, конечно, воспринимал его как свой собственный», — вспоминал после войны литературовед Алексей Павловский.
Едет, покачиваясь, — до вечера доедет. Глаза с безразличием смотрят в темноту. Снимите шляпу, гражданин! Проводят убитого в бою ленинградца.
Отказали в последней воле
После войны Берггольц не изменил себе. Когда власти демонтировали Ахматову, она продолжала посещать ее и переживала болезненные переживания. Вместе со своим третьим мужем, литературоведом Георгием Макогоненко, она хранила напечатанную копию книги Ахматовой «Нечета», которая была уничтожена цензурой. Ее книги также выходили с трудом. Она так и не смогла увидеть свой автобиографический роман «Дневные звезды», который должен был стать ее флагманом.
Власти беспокоил ее пессимизм и «упор автора на репрессивные темы, уже решенные партией…». Ей даже отказали в последней воле и завещании. Еще при жизни она попросила похоронить ее на Пискаревском кладбище, где высечены ее знаменитые слова: «Никто не забыт и ничто не забыто». Но тогдашний всесильный правитель Ленинграда Григорий Романов отказал автору. И только осенью 2009 года был предоставлен доступ к документам исследования Берггольц, которые сейчас находятся в архиве ФСБ. Ольга Федоровна все это чувствовала и во время блокады вела еще один дневник, разоблачая ложь правительства о блокаде, в том числе и свою собственную Железный ящик был закопан в одном из ленинградских дворов. Только сейчас стало возможным опубликовать его.
Ни серебром, ни золотом, всем ясно, я не буду жить с тобой. Но у нас был железный — На грани смерти на войне. Я не хочу отказываться от всего золота: Я люблю его не меньше, чем железо.
Библиография
Избранные произведения в 2-х томах. Л., Литература искусства, 1967 г. Ленинградский дневник — Л., ГИХЛ, 1944 г. Говорит Ленинград. — Лениздат, 1946. избранные произведения — Молодая гвардия, 1954. поэзия — Москва, Художественная литература, 1955. дневные звезды — Л., Советский писатель, 1960. дневные звезды — Лениздат, 1964. дневные звезды — Петрозаводск, Карельское издательство, 1967. верность — Л., Советский писатель, 1970. дневные звезды — М. Советский писатель, 1971. дневные звезды — М., Современник, 1975. дневные звезды — Лениздат, 1978-224 с. 100 000 экземпляров. Голос — Москва, Книга, 1985-320 стр. 7 000 экземпляров (миниатюрное издание, размер 75×98 мм).
1962 — Введение — голос за кадром, чтение ее стихов 1974 — Голос сердца (документальный фильм) 2010 — Ольга Берггольц. «Как невероятно мы жили». «(Документальный фильм).
Экранизации
Сталинская премия третьей степени (1951) за поэму «Первороссийск» (1950) Орден Ленина (1967) Орден Трудового Красного Знамени (1960) Медаль «За оборону Ленинграда» (1943) Медаль «За трудовые заслуги в Великой Отечественной войне 1941-1945». Почетный гражданин Санкт-Петербурга (1994)
Адреса в Ленинграде улица Рубинштейна, 7 («слеза социализма»).
1932-1943 — Дом-коммуна инженеров и писателей под гениальным псевдонимом «Слеза социализма» — улица Рубинштейна 7, квартира 30.
Последние годы жизни — дом № 20 на берегу Черной речки15. Память
Имя Ольга Берггольц она взяла на одной из улиц Невского района и в сквере во дворе дома № 20 на берегу реки Черной в Приморском районе Санкт-Петербурга. Ее имя также было присвоено центру Углича в честь Ольги Берггольц. Мемориальная доска на здании бывшей школы Феофаниевского монастыря в Угличе, где Ольга Берггольц училась с 1918 по 1921 год.
Мемориальные доски Ольге Берггольц были установлены на здании бывшей школы Феофаниевского монастыря в Угличе, где она училась с 1918 по 1921 год, и на улице Рубинштейна, 7, где она жила. Еще один бронзовый рельеф в память о ней находится у входа в Дом радио. Памятник Ольге Берггольц также установлен во дворе Ленинградского областного колледжа культуры и искусства на Гороховой улице, 57-а, где во время Великой Отечественной войны располагался госпиталь.
В 1994 году Ольге Берггольц было присвоено звание «Почетный гражданин Санкт-Петербурга».
17 января 2013 года, в день 70-летия снятия Блокады Ленинграда в Санкт-Петербурге, в школе № 340 Невского района был открыт музей Ольги Берггольц. Выставка состоит из четырех разделов: «Комната Ольги Берггольц», «Блокадная комната», «Памятное место» и «История района и школы».
В 2010 году, к 100-летию поэта, театр «Балтийский дом» в Санкт-Петербурге представил спектакль «Ольга». Запретный дневник» (режиссер: Игорь Коняев, с Эрой Зиганшиной.
